Когда убийцу имама Али (мир ему), ударившего его кинжалом во время молитвы, привели в его присутствие, первые слова имама потрясли сподвижников, пронзив их сердца словно стрелой: «Я ведь столько добра тебе сделал…» И действительно, тот, кто вонзил клинок ему в спину, был одним из тех, кого Али не раз спасал из объятий смерти, кому дарил жизнь.

Я долгие годы искала этому сравнение. Чем больше я узнавала, что величайшие завоеватели — Мете, Аттила, Надир-шах Афшар — также становились жертвами предательства, тем сильнее содрогалась моя душа. Они, всадники, мчавшиеся от Востока к Западу, чьё эхо конских ржаний украшало собой слух гор, в чьих руках мечи, а в душах — звук саза, все они пали не от силы врага, а от удара своих близких. Им преподносили яд, предатели наносили раны. Но по-настоящему они умирали не от яда и не от клинка — их убивало горькое разочарование. Последние их слёзы были слезами гордости и боли.

На протяжении веков полководцев и хаканов сравнивали с орлами. Но, оказывается, даже воробьи — самые хрупкие создания Божьи — могут соперничать с ними в гордости, чести и скорби. Говорят, если воробей узнаёт о неверности своей пары, он оплакивает её. Слёзы текут до тех пор, пока не иссякнут силы — и тогда он умирает. Более того, утверждают, что воробей — единственное существо в мире, которое уходит из жизни с рыданием. Эта трогательная, гордая птица никогда не покидает своё гнездо: она не перелётная. Зимой и летом, в холод и в зной, она остаётся хранителем своего уголка, не покидая ветку и не оставляя пустым своё гнездо.

Цари, шахи и предводители всегда выбирали себе гордых птиц — соколов и ястребов — в качестве спутников на охоте и в бою. Орёл у карапапахских тюрков стал символом величия, сокол — символом власти, а воробей — символом верности. Может быть, именно поэтому такие великие личности, как Мете, Аттила, Алп-Арслан и Али (мир ему), никогда не охотились на воробьёв и не кушали их мясо.

Шараф Джəлилли